Михаил Черный. Записки ликвидатора.

С чего начался Чернобыль для меня. Первое сообщение по телевидению: «… имеются незначительные разрушения здания….» и фотография 4-го блока с расстояния в 3-4 километра.

…Когда страною правят дураки,
а инженер находится в загоне,
то «мирный» атом входит в каждый дом,
а с ним и стронций и плутоний….
(Чернобыльский фольклор)

Начало.

С чего начался Чернобыль для меня. Первое сообщение по телевидению: «… имеются незначительные разрушения здания….» и фотография 4-го блока с расстояния в 3-4 километра.

Я сразу понял, что значат эти незначительные разрушения. Меня занимал вопрос: что сохранилось после этих «незначительных» разрушений и сколько народу пострадало. Сразу в памяти воскресли детские воспоминания о 1957-м в Челябинске-40. На работе только и было разговоров о ЧАЭС. Никто толком ещё ничего не знал. Майские праздники были уже «на носу». Потихоньку стала появляться неофициальная информация о происшедшей трагедии. Она случилась при проведении эксперимента, который раньше предлагалось провести на нашей станции. Но какая-то светлая голова это не разрешила. Как я понял, это был эксперимент по использованию энергии «выбега» турбин для охлаждения реактора. Понемногу пошла информация с оперативок. Стало известно в общих чертах, о жертвах и разрушениях. Быстро снабдили всё население посёлка йодными таблетками.

Поредели ряды дозиметристов на станции. Первыми были брошены туда они. Это происходило быстро и без шума. Просто вчера человек работал, а завтра он уже в командировке и не многие знают, куда он отправился.

Перед первомайской демонстрацией по городу усиленно ездили «поливалки» и мыли без того чистые улицы. Начальники цехов подходили к тем, кто пришел с детьми, и негромко рекомендовали отправить детей домой. Стало понятно, что следует ожидать «неприятностей» с неба. Ладно, что погода пока была солнечная. Демонстрация прошла не радостно, у каждого, наверное, было погано на душе. Только и было разговоров, – а как там, и что нового?

Заход первый (неудачный).

Честно говоря, я и не думал отправляться в Чернобыль. Никакого желания не имелось ползать по «грязи» и её же глотать. Да и чем я там мог быть полезен? Но, оказывается, стране нужны герои, и таковые находятся. Я не о себе. Никогда в себе не замечал ничего подобного. Это, известный многим, Самойленко Юрий Николаевич. В те времена он был моим непосредственным начальником. Каким образом он в конце апреля оказался в Москве в Главке, мне не известно. Видимо, он обладал редкой способностью оказываться в нужный момент в нужном месте. В конце мая меня и Сергея Голика вызвал Сафрыгин Е.М. – главный инженер станции.

Разговор с нами у него был короткий – «вас вызывает Самойленко в Москву, потом поедете в Чернобыль. Деньги в кассе, командировка в канцелярии».

И не было никаких вопросов о желании и возможных причинах отказа. Как на войне.

Процедура экипировки уже до нас была отработана - получение в санпропускнике белья, х/б костюма и тапочек.

Вечерним автобусом мы отбыли в столицу. Какое-то чувство подсказывало, что в этот раз Чернобыль нам не грозит. Мы понимали, что с голыми руками нам там делать нечего. Поутру явились в Главк. Обстановка там была довольно нервная. Самойленко разместился в каком-то маленьком кабинетишке. Чувствовалось, что он здесь временный. Постоянно звонил телефон. По ходу разговора с нами он успевал ещё решать какие-то вопросы по телефону. Разговор был не очень долгим. Его и не требовалось убеждать в бесполезности нашей командировки в Чернобыль без соответствующего оборудования. Быстренько составили перечень необходимого оборудования. Договорились об отправке его к нам на станцию, где оно будет проверено и налажено, и получили согласие на «зажиливание» кое-чего для нужд нашей станции. Он обещал нас вызвать в Чернобыль, как только всё будет туда отправлено. На том и расстались. В тот же вечер мы отправились обратно.

Весь июнь нас не тревожили. Была даже надежда, что о нас забыли. Пришло и ушло в Чернобыль оборудование, которое мы заказывали. Мы оставили себе пару телевизионных установок, как и договаривались.

Заход второй.

Числа 9 –10го июля начальник цеха сообщает, – нас с Сергеем в Чернобыле ждёт Самойленко.

Снова процедура получения спецодежды, дополнительно срочное медицинское обследование и еще выдали индивидуальней дозиметр (ИФКУ). Многие из наших ребят уже проделали путь туда и обратно по несколько раз. Вот и мы присоединились к такой группе. Большинство из нашего цеха – все лица знакомые. Экипировка простая – канистра со спиртом и полиэтиленовые пакеты с бритвой и туалетными принадлежностями. Дизелем доехали до Жуковки. Здесь пересадка в электричку до Брянска. В Брянске пришлось до вечера ждать поезд на Киев. Дорога не запомнилась, наверное, потому, что мы с Сергеем ехали отдельно от наших алконавтов. В Киев приехали утром и всей толпой направились в так называемый штаб ликвидации аварии. По сути дела это был пересыльный пункт, где регистрировали приезжающих и выдавали разовые пропуска на въезд в Чернобыль. Дальнейший путь лежал по Днепру и Припяти на «Ракете».

Плыли довольно долго, но зато насмотрелся на такую природу, от какой за годы жизни в Казахстане отвык совсем.

Чернобыль.

Маленькая пристань встретила нас радостными приветствиями встречающих. Приезжающему сюда впервые, сразу бросается в глаза, на первый взгляд, странная одежда местного населения. Потом, правда, сразу узнаешь «родную» спецодежду и вспоминаешь, что местного населения здесь уже нет. У противоположного берега стоит баржа с наваленными железными кубами – видимо это наспех изготовленные контейнеры для транспортировки всякой радиоактивной гадости.

Встречающие радуются весточкам от родных, привезенным этим рейсом. Но еще более радует их содержимое канистры и различных, звонких ёмкостей. Правда, уже объявлен «сухой закон», но одинокий милиционер и представитель какой-то администрации на это смотрят сквозь пальцы. Тут же на причале проверяются документы и - вперёд.

Народ быстро рассосался, мы вдвоём отправились искать очередной штаб. Эти военные выражения, как потом выяснилось, прочно вошли в местный лексикон. «До войны» – значит, до аварии. Практически безлюдный город – так нам показалось. Опустевшие дома опутаны проводами противомарадерной сигнализации. Закрытые магазины и редкие фигуры на улицах. Почти у всех на лице респиратор – «намордник». Лето, жаркий солнечный день, а здесь не слышно и не видно жизни. Сквозь стекла овощного магазина вижу разложившиеся овощи в контейнерах, почти полная банка томатного сока заполнена густым слоем плесени, и тучи мух. На улицах над тротуарами свисают переспелые сливы, яблоки, груши. Всё это осыпается при малейшем ветерке. Тротуары усеяны гниющими фруктами и по газонам уже протоптаны обходные тропинки. На некоторых перекрестках дежурят милиционеры – тоже в «намордниках». Автомобилей очень мало, в основном военные.

Наконец нашли штаб. Отметили командировки, снова получили по комплекту одежды и по три талона на питание. Попросили сообщить на станцию о нашем прибытии. На жильё нас определили в какое-то медицинское училище неподалеку.

Условия почти приближенные к боевым. Окна загерметизированы пленкой. Второй этаж и жара несусветная. В комнате стоит примерно 25 – 30 раскладушек. На подоконниках разбросаны подранные книги по медицине. При входе, как часовой, разборный муляж головы с чепчиком на макушке. Несколько человек отдыхают. Представляю себе, что здесь творится ночью, когда все соберутся.

Переоделись в выданный здесь комплект, а свою одёжку упаковали в пластиковые мешки, – может, придется в ней возвращаться. Настроение неважное. Решили, что надо искать своих. Может быть, там лучше устроимся. Ночь прошла как я и предполагал – кошмарно.

Утром пришел «гонец» от наших ребят. Сообщил, что пропуска на станцию нам оформляются и пока мы свободны. Выяснилось, что нет никаких проблем с нашим переселением в родной коллектив. Подхватили мешки и отправились на новое место жительства. Наши мужики жили в детском садике «Сказка». Он был на скорую руку переоборудован под общежитие. Да какое там переоборудование – просто выкинули на улицу ненужную мебель да затянули окна пленкой. Остались детские шкафчики, столики и стульчики. Чудно было смотреть на взрослых мужиков перед детским умывальником или на детском, извиняюсь, унитазе. Но зато всё рядом, даже никуда выходить не надо. Еще немаловажный фактор – столовая здесь же на первом этаже.

На следующий день мы получили пропуска – розовые картонки с фотографией, закатанные в пластик, и дозиметры – какие-то невзрачные шайбочки в пластиковом пакетике на пуговицу. Такие дозиметры я видел впервые. Пропуск на бечевке вешается на шею. Теперь мы готовы к трудовым будням.

Первая поездка на станцию произвела, наверное, наибольшее впечатление. Раньше на ЧАЭС мне бывать не приходилось. Бывал на Курской и Ленинградской, девять лет проработал в Шевченко на БН-350. Каждая станция имеет свой характер, нравы и традиции. Теперь предстояла встреча с Чернобыльской.

На автобусах не написаны маршруты – путь один для всех. Народ в автобусы не ломится, садятся, если есть места. Здесь никто не наказывает за опоздания, не тот случай. Садимся в автобус и мы. У всех на лицах респираторы. Теперь это постоянный атрибут экипировки вне жилища. Еще пара запасных в карманах. За окном меняется пейзаж. Выезжаем из города. Короткая остановка на КПП. Никто не собирается проверять пропуска. Усталый милиционер у шлагбаума махнул рукой, и мы тронулись дальше. Колючая проволока осталась позади. Живописная дорога и опустевшие деревни. Солнечное утро и заколоченные дома. Впечатление потрясающее. Автобус сворачивает с дороги на стоянку. Это деревня Копачи. Здесь предстоит пересадка в «свинобусы» - автобусы обшитые свинцом. Теперь вторая половина пути. Чаще стала попадаться военная техника – машины дезактивации и бронетранспортеры. Усиленно верчу головой, стараясь увидеть станцию. Вот она. Точно как на фотографии в газете. Видимо, снимали примерно с этого же места. Ехать еще километра 3 – 4.

Станция.

Автобус причалил прямо к ступенькам крыльца административного корпуса. По-другому наше прибытие назвать нельзя, – вся площадка перед зданием залита жидкой грязью. Огромное количество техники работает кругом. Работа идет круглосуточно. Самосвалы, бульдозеры, экскаваторы, землечерпалки – чего тут только нет. Два радиоуправляемых бульдозера дружно гребут землю, а их операторы сидят в сторонке и так же дружно беседуют, пошевеливая рычажками пультов. На территории станции грунт залит каким-то составом, превратившимся в пленку.

В административном корпусе вся нижняя часть окон закрыта свинцовыми листами. В вестибюле сложен штабель ящиков с минералкой, – бери сколько пожелаешь.

Надпись на кабинете Самойленко – «Заместитель главного инженера по ЛПА». Любят у нас сокращения. Но почему-то сокращают не должность, а то, что к ней прилагается. Главное чтобы должность была полностью написана, а остальное не так важно. В кабинете сразу привлекает внимание большая цветная фотография на стене. Это и есть четвертый блок, заснятый с воздуха. Впечатляет! Видимо снимали еще до засыпки реактора. Просматриваются фрагменты моста крана, а может быть РЗМ. На фотографии пропечатались дефекты, оставленные на пленке радиацией. Интересно, кто это снимал и жив ли он еще.

Встретились с Самойленко по-деловому, он без лишних разговоров ввел нас в курс дела. Рабочий день – 12 часов. Будем числиться в штате цеха дезактивации, но подчиняемся непосредственно ему. Оказалось, что роботами уже занимаются, а мы будем заниматься другими делами. Сергея он определил на наземные работы – прокладка подъездных путей для крана "Demag” к четвертому блоку. Меня направил на дезактивацию кровли третьего блока. Начальником цеха дезактивации оказался Виктор Лапшин – старый знакомый по работе в Шевченко. Он приехал сюда в командировку с Калининской АЭС. Мир становится тесен, когда случаются такие события. Месяц он будет здесь начальником цеха, а потом его заменит кто-то другой. Встреча была неожиданной и очень приятной. Без волокиты были решены все вопросы – питание, экипировка, размещение. Я обратил внимание на то, что в такой обстановке не уживается волокита и канцелярщина. Минимальное количество бумаг и максимальная скорость решения вопросов.

Переодевшись в санпропускнике, отправились в сторону четвертого блока. Дозиметрическая аппаратура санпропускника была отключена, – при таких уровнях радиации она попросту захлебывается.

Вспомогательное отделение третьей очереди представляло собой жуткую картину. Во всех помещениях выбиты двери, сейфы взломаны, шкафы раскурочены. Где двери не смогли взломать, там пробиты стены, сооруженные из стеклоблоков. На полу вороха бумаг и всякой мелочи. Освещение отключено. Уровень «фона» колеблется от 1 до 10 рентген в час. На полу толстый слой пыли. Стена, обращенная в сторону четвертого блока, заложена мешками. Покидаем ВСРО и пытаемся пробиться дальше. В некоторых помещениях стены имеют такие трещины, что можно просунуть руку. Стена одного из них выгнута «парусом», сквозь трещины виден транспортный коридор. Фон поднимается до 50 рентген в час. Возвращаемся назад. Нигде не встретили ни одного человека. Вообще, дальше второго блока редко кто заходит. Небольшая группа что-то делает на III-м блочном щите. В сторону щитовой четвертого блока идти нет никакого желания – стены и перекрытия в таком состоянии, что страшновато.

Спускаемся к ребятам, которых мы должны заменить. Небольшая комнатушка, письменный стол без ящиков и умывальник у входа. На составленных вместе стульях лежат несколько человек. Нас радостно приветствуют, – смена приехала. В разговоре проясняем, что мне конкретно предстоит делать. Работа не мудреная. Каждый день, с утра 100 человек солдат под моим руководством будут сбрасывать с крыши то, что вылетело из реактора. Еще 50 человек будут делать то же самое после обеда. Ну и дополнительно приходится выполнять всякие работы, связанные с дезактивацией – обслуживание роботов и научных работников, которые имеют желание побывать здесь. Во время разговора вошел парень лет 25-27. Ни слова не говоря, нагнулся над умывальником и открыл воду. Вода густо розового цвета стекала с его лица. Он оперся на умывальник, – его покачивало. Видимо, такое было не первый раз. Поэтому присутствующие восприняли это довольно спокойно, – подали полотенце и помогли лечь на стулья. От такого спокойствия мне стало немного не по себе. Но, через несколько дней, я понял, что радиация – это не тогда, когда начинает пищать дозиметр. Настоящая радиация начинается тогда, когда во рту появляется металлический привкус, а глаза начинает резать как от сварки.

Так начались мои чернобыльские будни.

Позднее мы с Сергеем истребовали себе радиостанции. «Кактус» хоть и не очень хорош в условиях закрытых помещений, но хоть какая то связь с людьми – ведь часто приходилось работать в одиночку. Как старый радиолюбитель, разработал систему позывных. Очень хотел встретить оператора «Центральная» и сказать спасибо за то, что выручал в трудных ситуациях, когда наши слабенькие сигналы с трудом пробивались сквозь железобетон. Каждый день, проходя пост дозконтроля, получал дозиметр - КИД. Правда, проку от него было не много. Очень редко с него можно было снять какие-то показания. А в основном, он оказывался полностью разряженным. Интересно было наблюдать за дозиметристом, когда он производил замер дозы. Сначала он требовал написать объяснительную, но когда узнавал, кто мы и где работаем, бросал КИД в коробку, и даже в журнал ничего не записывал. Потом я и КИД перестал получать – бесполезно.

Крыша.

Эта крыша теперь мое рабочее место. Попробую описать, что она из себя представляет.

Три яруса кровли. Самый верхний – кровля центрального зала. Туда еще не скоро можно будет подняться, – лестница находилась со стороны четвертого блока, и теперь её нет.

Средний ярус – уступ шириной метров 12 примыкающий к стене центрального зала.

К его очистке ещё не приступали. Но туда хоть сохранилась наружная лестница. Нижний ярус – это где находится выход на крышу. До аварии он охватывал реакторные залы третьего и четвертого блоков. Сейчас он сохранился только наполовину. С верхнего яруса свисают пожарные рукава, как напоминание о тех, кто там уже побывал. В одном месте свесился конец стержня управления реактором. Нижний и средний ярусы забросаны обломками графитовых блоков, встречаются почти целые. Топливные элементы на нижнем ярусе почти все удалены, за исключением выброшенной из реактора топливной сборки, которая находится за углом. Для этого и нужен кран «Demag» со стометровой стрелой. Людей туда выпускать нельзя – несколько секунд и смертельная доза. Первый мой выход на крышу закончился печально для моих наручных часов. После пятиминутного пребывания на «свежем воздухе» погасли все цифры на моей «Электронике-5». И только через неделю они стали постоянно показывать: 99:89.

Эпизоды.

Утро. Пока еще не пришли «мои» 100 «партизан», решаю обследовать центральный зал третьего блока. Здесь, как и везде, двери настежь. В операторской еще сохранились телефоны. Снимаю трубку, – работает! Теперь хоть знаю, откуда можно звонить. В зале полумрак. В проломе кровли висит парашют. Реактор заглушен для надежности еще и дополнительными поглотителями. Их тонкие хвосты как зимний кустарник торчат над реактором. И здесь все покрыто толстым слоем пыли. Уровень радиации здесь не так велик (по здешним меркам). Печальное зрелище.

На лестнице, ведущей на крышу, уже дожидаются меня «партизаны». Их весьма условно можно назвать солдатами, это резервисты, призванные военкоматами якобы на сборы. Экипировка стандартная – противогаз и на несколько человек один ИЗК (индивидуальный защитный комплект). Ну и конечно, у каждого респираторы и рукавицы. Механизация на высшем уровне – БСЛ (большая совковая лопата). Советую им держаться подальше от окон, здесь свинца на окнах нет. Некоторые курят украдкой от своего командира. Я их понимаю – сам курящий. Но в таких условиях есть свои особенности. Объясняю им, что пачку с куревом надо открывать со стороны, противоположной мундштуку, или сигарету или папиросу брать губами, а не руками. Те, кто давно работает на «грязном» производстве уже инстинктивно так делают даже дома. У выхода на крышу меня ждут лейтенант и их дозиметрист. С дозиметристом выходим на крышу для замеров в тех местах, где предстоит работать. Определяемся со временем работы каждой тройки. Исходя из разрешенной им дневной дозы, получается от 1,5 до 5 минут. Если эта команда раньше здесь не работала, то приходится выходить с первыми 3 -–4 группами и на месте руководить работой. Дальше они уже доходчиво объяснят следующим, что и как надо делать. А задача очень простая – планомерная очистка кровли от всего, что на ней находится. Вся сложность состоит в том, что раскаленные куски графита и прочая гадость, вылетевшие на крышу, прочно вплавились в битум. Требовались усилия нескольких человек, чтобы лопатами выдрать кусок весом в несколько килограммов и сбросить его вниз. Руками трогать ничего нельзя. В некоторых местах уровень радиации был таков, что их армейский дозиметрист запрещал там работать. Приходилось брать это на себя. Часа через полтора – два для них работа заканчивалась. Я быстро проходил по участку крыши, где они работали, и прикидывал задание для тех, кто придет после обеда. После окончания работы второй группы, их хватало примерно на час, я подписывал им отчет о выполненной за день работе. Через несколько дней ко мне стали обращаться по-военному – «товарищ майор». Сначала я не понял, как это меня произвели в майоры, но потом до меня дошло. Подписывая отчет, я вместо слова «мастер» для краткости писал «м-р».

В том, что к ликвидации последствий аварии была привлечена армия, нет ничего удивительного. Какая еще организация могла быстро и четко организовать жизнь там, где жить нельзя? Кроме того, дисциплина есть дисциплина. Я не скажу, что все распоряжения выполнялись качественно, но исполнялись в указанный срок. Иной раз я даже восхищался находчивостью военных, когда надо было возмущаться.

Был такой случай. Все с той же дорогой для крана, которой занимался Сергей. Прокладке дороги мешал застрявший экскаватор на гусенечном ходу. Артиллерийским тягачом его стали оттаскивать в сторону. И угораздило же вояк тащить его через перекрытие тепловой камеры. Это такое подземное помещение, где сходятся трубопроводы отопления. И конечно, несчастный экскаватор проломил перекрытие и провалился в камеру. «- Это их проблемы» – сказал Сергей, когда мы увидали эту картины, проходя по галерее. На обратном пути уже все следы этой проблемы были спрятаны. Камера была завалена грунтом. Сверху были настелены новые плиты, изображавшие перекрытие, и установлен новенький люк колодца, ведущий в никуда. Вытащили экскаватор или он нашел там свою могилу мне неизвестно, но кусок стрелы от него валялся неподалеку.

В первую очередь необходимо было удалить с крыши наиболее активные обломки. Тут нам неоценимую помощь оказывал отряд дозиметристов из Обнинска. Они, не жалея себя, обследовали всю территорию третьего блока. На плане регулярно менялись цифры, показывающие уровень радиации в различных точках. Но, к сожалению, слишком много было ещё мест, где стояли трех и четырехзначные числа. Дозимеристы после замеров возвращались как загнанные лошади. Замеры высоких уровней приходилось делать на бегу, чтобы хоть как-то уменьшить собственную дозу облучения. Они жили в нашем же детском садике, но своей командой. Только у них был телевизор. На станцию их возили на УАЗике. Маленький черный котенок жил у них под крыльцом. После того, как кто-то из ребят замерил этого котенка прибором, ему дали кличку Рентгенчик. С давних пор говорят, что алкоголь помогает организму противостоять радиации. Этот рецепт успешно применялся ими на практике. Но никто не осуждал их за это.

Очистка кровли шла медленно. Выяснилось, что много активных мелких осколков вплавились в битум очень глубоко. Было принято решение снимать гидроизоляцию до бетона. Это несколько слоев рубероида и битума. Приходилось вырубать его топорами. А тем временем другие наши ребята уже пытались изобрести какую-нибудь механизацию. Через некоторое время нам привезли на испытания электроплуг для вспашки гидроизоляции. Но испытания прошли неудачно – лопался трос, слабая лебёдка и прочее. Так топорно-лопатным способом и продолжалась очистка. То, что сбрасывалось вниз, собиралось и в контейнерах отвозилось на захоронение.

Для доставки на крышу инструмента и приспособлений необходимо было что-то придумать. На крыше 1-го блока я заметил маленький кран «Пионер», который применялся для ремонтных работ на кровле. Через три дня вертолетом его перебросили на крышу третьего блока. Именно перебросили. Я не знал, что делать с этой грудой металлолома. На следующий день мне дали бригаду «средмашевских» слесарей. Показал я им эту груду металла и спросил:- «Восстановить можете?». Старший коротко ответил: -« Сделаем. Но только механику, электриков у нас нет». Всё электрооборудование, кроме двигателя, было полностью разрушено. Пока бригада слесарей занималась «реанамацией» механики, я занялся электрической частью. Первым делом я разыскал местных чернобыльских электриков. Работа несложная. Коробку с пускателями, пульт управления да три куска кабеля соединить воедино. Но когда я им сказал, где находится этот кран, то получил полный и бесповоротный отказ. Им запрещено работать дальше второго блока, а уж о крыше и говорить нечего. Я уже было совсем расстроился, но решил сделать по-другому. « Соберите мне всю схему здесь в мастерской и обеспечьте меня инструментом и изолентой» – попросил я. На это они сразу согласились. На следующий день я получил у них всё, что требовалось - проверенные в работе пускатели и пульт с кабелями, и новенький комплект инструмента. Видимо они так рады были от меня избавиться, что инструмент даже не требовалось им возвращать.

В тот же день, на утренней оперативке Самойленко попросил меня задержаться.

- Тут одна дама из биофизики хочет замерить дневную дозу тех, кто работает на крыше. Помоги ей.

Выяснилось, что ей необходим доброволец, на которого можно было бы навесить кучу дозиметрических датчиков. В конце рабочего дня необходимо их было сдать. Поскольку подходящих кандидатур больше не нашлось, то пришлось мне это взять на себя. Но я поставил одно условие – сообщить мне показания всех дозиметров, которые на меня повесят. Конечно, ни о какой регистрации показаний речи быть не могло. Просто мне было интересно, что я «имею» за день. На том и порешили. Дозиметры представляли собой очень маленькие таблетки в пластиковой упаковке. Один дозиметр мне закрепили на чепчике, один – на спине, другой – на груди. Пару штук наклеили на пальцы рук. Еще пару закрепили ниже колен на брюках. Все они были маленькие и особого беспокойства не доставляли. Вот таким образом украшенный, я отправился ремонтировать кран.

«Средмашевская» бригада поработала на славу. Вся механика была восстановлена без замечаний. Теперь и я взялся за работу. Пришлось отрывать остатки того, что было поломано и устанавливать всё новое. Много неприятностей доставляли заржавевшие винты и гайки. Работа заняла 1,5 – 2 часа. Спустился с крыши я уже к обеду. Дозиметры с меня сняли, сказав, что достаточно и этого времени.

На следующий день я с нетерпением поджидал эту даму. Она пыталась проскользнуть незаметно, но я её «вычислил». Она завела меня в пустой кабинет и достала тетрадку.

Наполовину приоткрыв её, она прочитала:

« Голова – 5 рентген, грудь и спина – 15 рентген» - и замолчала.

«Руки?» – спросил я.

«25»

«Ноги?»

Она помолчала, не глядя в тетрадку, и сказала:

«Мне неисправные дозиметры попались».

«Оба?»

«Оба» – ответила она и отвела глаза в сторону.

Мне всё стало ясно.

Между котлованом, из которого шахтеры пробивали штольню под четвертый блок, и стеной третьего блока стоял автокран. Прекрасная современная машина немецкого производства. Но он мешал сбору того, что сбрасывалось с крыши. Вся проблема была в том, что у него отказала управляющая электроника. Управление краном было заблокировано. Телескопическая стрела была выдвинута и повернута в сторону. Крюк опущен почти до самой земли. Сам кран был приподнят на гидроопорах. Были предложения вытянуть его армейскими тягачами, но не было уверенности, что он не упадет в котлован. Порезать его на куски и вывезти было невозможно – слишком длительная работа, а уровень радиации в этом месте превышал 15 рентген в час.

Мы с Сергеем предложили Самойленко простое решение данной проблемы. Необходимо найти среди «партизан» несколько добровольцев, знакомых с такой техникой и предложить им убрать этот кран. А в качестве поощрения – немедленная «демобилизация» и кран в придачу, если смогут его отмыть. Но, как нам показалось, наше предложение не было воспринято всерьёз.

Через пару дней, утром мы увидали, что два человека копошатся около крана. Еще несколько человек находятся неподалеку в укрытии, сооруженном из железобетонных блоков. После обеда стрела крана уже была сложена в транспортное положение, а гидроопоры подняты. В конце рабочего дня крана на месте уже не было – ушел своим ходом. Как я потом узнал, люди, выполнившие эту работу, были премированы и отправлены по домам.

Роботы.

Я бы разделил роботов, применявшихся здесь, на две категории – роботы для работы и роботы для карьеры. Первыми занимались люди заинтересованные в скорейшем выполнении работы и сохранности здоровья тех, кто очищал крышу. Вторыми – НИИ робототехники из Ленинграда. Ленинградских роботов можно назвать роботами с большой натяжкой. Когда я впервые их увидел, то не поверил, что это детище НИИ. Кружок детского технического творчества мог сделать лучше. Представьте себе детский трехколесный велосипед с электромоторчиками, которые поворачивают руль и крутят колеса. На руле закреплена небольшая серийная телекамера КТП-82. Вот и весь «робот».

Управление им и питание его производилось по кабелю. Короче говоря, получилась самоходная телекамера с громким названием – «робот разведчик». Поскольку проходимость этой конструкции была весьма неважная, то к этому роботу был прикомандирован «биоробот» – солдат. Ему приходилось выбегать на крышу, чтобы отцепить запутавшийся кабель или перенести это детище науки через препятствие. Ученые мужи сидели в помещении и с мудрым видом обсуждали то, что они видели на экране монитора.

Что касается роботов для работы, то близкое знакомство у меня состоялось только с одним. Его ласково звали «Малыш». «Малыш» приехал из Германии. Обслуживал его персонал группы механизации состоявший в основном из работников Смоленской АЭС. Я уже слышал о нем от наших ребят. И вот в один из дней я получил задание – доставить «Малыша» на крышу.

О том, что малыша доставили на станцию, мне сообщили по рации. В это время я уже заканчивал работу с первой группой «партизан». Когда я спустился, внизу уже стоял грузовик с роботом в кузове и бронетранспортер, на броне у которого был закреплен небольшой бензиновый генератор автономного питания. Грузовик подогнали к крыльцу деаэраторного отделения. К роботу подсоединили кабель и запустили движок генератора. Оператор шевельнул рычажки на пульте, который висел на его груди, и робот ожил. По настилу он осторожно съехал на крыльцо…

Тут я сделаю небольшое отступление для описания «Малыша».

Размеры его были небольшими – длина около 2,5м., ширина – меньше метра, высота – немного больше метра. Окрашен в оранжевый цвет. Он стоял на четырех гусеницах установленных консольно. Каждая гусеница могла поворачиваться вниз и вверх на угол до 90°. Таким образом, он мог, как бы вставать «на цыпочки» или садиться на «5-ю точку». На прямоугольном корпусе сверху был установлен манипулятор с клешней. Трехшарнирный манипулятор поворачивался вокруг вертикальной оси. Каждый шарнир манипулятора управлялся отдельно. Клешня могла захватывать и поднимать груз до 5 кг. Кроме того, клешня могла вращаться вокруг своей оси. На манипуляторе была установлена телекамера с переключаемой оптикой. При сильном увеличении, можно было рассматривать на мониторе спичку во весь экран. Внутри корпуса стояли еще две телекамеры, которые смотрели вперед и назад. Управление роботом и питание его осуществлялось по одному кабелю толщиной с палец. По этому же кабелю передавался телевизионный сигнал на мониторы. Пульт управления роботом был небольшого размера. Его можно было повесить за ремень на шею. Ну а в ручках, кнопках и переключателях мне уже некогда было разбираться. Оператор напоминал мне пианиста, который вместо нот смотрел на экраны мониторов.

… Итак, робот съехал на крыльцо. Задрав гусеницы кверху, он въехал в здание. На месте развернувшись, он расправил гусеницы и направился по коридору к грузовому лифту. Оператор управлял роботом, шагая за ним в нескольких метрах. Так и добрались до лифта, где «Малыш», опять задрав вверх гусеницы, заехал в лифт. Кабель отключили, и мы направились наверх. Последний этап подъема – несколько пролетов лестницы - преодолевали уже по отработанной методике: то передние, то задние гусеницы вверх, разворот на «5-й точке» и снова вверх. Уже прибывшая вторая группа «моих» «партизан» шумно встретили железного помощника. Наконец «Малыш» выполз на крышу и остановился. Теперь начиналась долгая и кропотливая работа операторов.

Подготавливая доставку «Малыша» на крышу, пришлось принимать такие решения, за которые в «мирное» время меня бы взгрели. Нужен длинный кабель для запитки робота, – отрезал от люльки висящей на стене здания. Вскрыл машинное отделение грузового лифта и запустил лифт в работу, заодно разместил там операторов.

Позднее был применен еще один робот, но с ним мне работать не довелось. Имея гораздо большие размеры, он обладал автономным питанием и управлялся по радиоканалу. Вертолетом его доставили на кровлю реакторного отделения. Как он себя там показал, не знаю. Но известно, что он застрял под трубой, и стоило многих усилий его оттуда извлечь.

Академики.

Различные НИИ направляли своих сотрудников в Чернобыль. Но были случаи, когда работники сами оформляли себе командировки. Так приехали сюда Черноусенко и Чуприн. Не знаю их ученых степеней, я их звал академиками. Они приехали не с пустыми руками. Когда часть кровли была освобождена от гидроизоляции, появилась новая проблема. Необходимо было защитить очищенные участки от новых загрязнений. Временами разрушенный реактор выбрасывал в воздух что-то похожее на пепел. Как только нам на головы начинал падать «снежок», мы бросали работу и укрывались в помещении. Но очищенные участки загрязнялись снова. Академики предложили заливать очищенные участки специальным составом. Этот состав полимеризовался, превращаясь в пленку. Чем привлекало это предложение. Если этим составом залить загрязненную поверхность, то большая часть загрязнения снималась вместе с пленкой. При нанесении состава на очищенную поверхность, обеспечивалась защита от загрязнения. Кроме того этим составом, политым на очищенную от битума крышу, обеспечивалась гидроизоляция взамен снятого битума. Им не требовалось долго доказывать преимущества своего предложения. Когда большая часть нижнего яруса крыши была очищена, дали команду на использование этого состава. Кто и как выполнял эту работу мне не известно. На следующее утро крыша была похожа на каток. Состав уже застыл, и ноги скользили по гладкой поверхности.

Этот же состав был применен для заливки завала 4-го блока с вертолетов для уменьшения разноса радиоактивной пыли ветром. Для выполнения этой работы требовалось точное наведение вертолетов на завал. Необходим был так же постоянный контроль состояния остатков реактора, мы опасались усиления активности от присутствия большого количества воды. Нагруженные воинскими радиостанциями, мы отправились к руинам 4-го блока. Сергей Голик находился в здании, у контрольной аппаратуры. Виктор Лапшин разместился на крыше одного из складов. Летчик с радиостанцией, осуществлявший связь непосредственно с вертолетами, и я разместились под трубопроводной эстакадой. Я проверил связь с Сергеем и Виктором, а летчик – со своими «вертушками». Как только вертолет зависал над завалом, Виктор сообщал мне направление и величину смещения от места заливки. Второе смещение определял я. Эти данные передавались на вертолет, он смещался куда требовалось и начиналась заливка. Желто-коричневое облако опускалось в развалины блока. Вертолет уходил и появлялся другой. Сергей передавал мне, что активность не увеличивается и можно продолжать. Вертолеты заходили на заливку с интервалом 5 – 10 минут. Через час работа была закончена. По ходу работы я внимательно разглядывал здание 4-го блока. Работы по возведению саркофага только начались. Стена здания, обращенная к нам, почти полностью рухнула. Пассажирский лифт висел на тросах. Везде торчали оборванные трубопроводы. Махина барабана-сепаратора стояла на виду. На нем еще сохранилась фирменная надпись. Рухнувшая стена образовала внизу завал. Боковая стена пострадала не так сильно. Частично с неё облетели наружные панели. Из завала гордо торчали обе шахты аварийного выхлопа. Они напоминали печные трубы на пепелище.

Финал.

Перед отъездом из Чернобыля, Самойленко предложил нам поехать в санаторий. Обещал продлить командировку на время отдыха, бесплатный проезд и прочие блага. Какой там санаторий, домой и только домой.

Полученные здесь дозиметры небрежно брошены дежурным дозиметристом в картонную коробку из-под пива. Командировка окончена. Из мешка извлечена своя одежка. Причал, «Ракета», Киев. Проблем с билетом на поезд не было. Достаточно было сунуть в окошечко кассы свой пропуск в зону и бесплатный билет уже в руках. Теперь можно немного расслабиться и погулять по Киеву.

По пути домой избегали всяческих дозиметрических постов. В те времена их было организовано великое множество. Кто же его знает, что и сколько на нашей одежке. Не хотелось лишних осложнений.

Ну вот я и дома. На стене висит самодельный календарь, где дочка своей детской рукой зачеркивала каждый день моего отсутствия. Он до сих пор хранится в моей папке, на которой написано «Чернобыль».